Именно эти слова должны были стать девизом её существования, ограниченного тесными рамками физической немощи.
Услышав приближающиеся шаги, Сандра поспешила откатить кресло за прикрытие ветвей, но медсестра в сером монашеском платье и крахмальном головном уборе, скрывающем волосы искала именно её. За медсестрой в кресле с электроприводом бесшумно двигалось изваяние из бинтов и гипса.
— Прошу прощения, мадемуазель Сандра. У нас новый пациент. Он тоже американец и не в ладах с французским. Вы могли бы объяснить мсье правила нашего «монастыря»? — Сестра Анна с некоторым испугом покосилась на инвалида, словно опасалась, что он сбежит или будет протестовать, и отошла в сторону, открывая пациентам путь к сближению. Но оба кресла не сдвинулись с места, напоминая насторожившихся животных.
— Не беспокойтесь, я постараюсь помочь месье… — Сандра выехала из-за кустов, рассматривая безмолвного соотечественника.
Пожелав пациентам приятного отдыха, монахиня поспешила скрыться. Человек в бинтах не спешил представиться и Сандра подумала, что, вероятно, он здорово страдает от боли. Левая нога представляла собой произведение медицинского зодчества под названием «сложный перелом бедра». Лангетка, спускающаяся от затылка к плечам, свидетельствовала о травме шейных позвонков, а белый кокон на голове с прорезями для рта и глаз не оставлял сомнений в том, что бедняге здорово досталось.
— Вы можете молчать, месье. Я здесь уже четвертый раз и кое-что понимаю в травмах. Думаю, вы не расположены болтать.
— Я и говорить-то не могу. — Прошипел незнакомец. — Трещина в нижней челюсти. Да и вижу плоховато. Санаторий с его правилами меня мало волнует, я не собираюсь здесь задерживаться и плевать хотел на всякие монастырские уставы. Опишите лучше себя. Это, думаю, подействует благотворно — у вас чарующий голос. — Пренебрегая мотором, он катанул кресло здоровой рукой, вплотную приблизившись к Сандре.
Она пригляделась к белой маске — веки незнакомца были опущены.
— Я стройна и золотоволоса, как фея. В огромных васильковых глазах отражается бездонная синева сентябрьского неба… Ну… и что там ещё положено иметь фее?
— Фея должна уметь очень многое… — Мужчина сосредоточился, опустив голову. К примеру — «В одном мгновенье видеть вечность, Огромный мир — в зерне песка…»
Сандра метнула быстрый подозрительный взгляд на своего собеседника, процитировавшего четверостишие из лежащего на её коленях томика.
— Вы не даете иллюзиям разгуляться… Могли бы подольше притворяться слепцом и дать мне возможность поиграть в золотоволосую красавицу. Вы торопливы, месье…
— Немо. — Представился больной. — Загадочность — это все, что у меня осталось. А вы навсегда будете для меня Феей, пусть даже я обрету невероятную остроту зрения.
— Не возражаю. Если бывают носатые феи, передвигающиеся в инвалидном кресле. — Сандра непроизвольно отвернулась, злясь на разыгравшего её мужчину.
— Ну, форма носа, положим, это дело вкуса. А инвалидное кресло — дело времени. — Он хлопнул ладонью по подлокотнику, нечаянно начав сигнал. — Фу, черт! никак не совладаю с этим экипажем. Интересно, сколько в нем лошадиных сил и какова максимальная скорость?
— Может, попробуем проехать наперегонки? Хотя, у вас, кажется, более новая модель. Поэтому сдаюсь без сопротивления.
— А зря. Вы правильно подметили, Фея, я тороплив в этой жизни. Жадничаю — и от этого ломаю шею. Но сдаваться не собираюсь! — Он поднял кулак, но вовремя остановился, едва коснувшись клаксона. Сигнал тихонечко крякнул. Оба засмеялись.
— Да, мне кажется, процесс вашего выздоровления идет ускоренными темпами. Полчаса назад сестра представила мне полуслепого и молчаливого человека. — Сандра глянула в блеснувшие в прорезях глаза мужчины. — Видимо, челюсть уже срослась?
— Вы все очень правильно заметили. Если честно, то скулу здорово сводит, конечности налились свинцом и в башке — полная муть. Час назад, общаясь с доктором Вальнером, я едва ворочал языком, а сейчас болтаю. Почему? Да просто потому, что мне нравится это утро, ваш голос, это идиотское кресло, в конце концов… И то, что я, вопреки всему, остался жив… Наверно, я неисправимый жизнелюб… Я обязательно выкарабкаюсь — вот увидите. Мне не впервой.
— Вы так грозно все это произнесли, словно бросили вызов кому-то.
— Вам, дорогая Фея, вам. Мы будем сражаться вместе. Но вы должны забыть о своем смирении — ведь вы не монашка?
Сандра рассмеялась. В санатории, опекаемом обителью святой великомученицы Терезы, образ монахини был настолько привычен, что она невольно стала копировать их сдержанные жесты и напевный, монотонный говор.
— Нет, я даже не задумывалась о монастыре, хотя, наверняка, это был бы для меня самый разумный выход… А смирение — от безысходности. Молите Бога, чтобы воля к жизни не покинула вас. Моих просьб он не слышит.
— Ну. вот еще! Я не буду молить и выпрашивать то, что принадлежит мне по праву. По праву Homo sapiens'а — двуногого, двурукого разумного существа! Мне больше нравится бой. Я чувствую себя сильнее со сжатыми кулаками. — Он с трудом разогнул забинтованную правую руку и, глядя на свою ладонь с дрожащими пальцами, медленно сжал кулак. Сандра услышала глухой стон, видела, как прикусил мистер немо сухую, растрескавшуюся губу, и физически почувствовала пронзившую его боль.
— А вы не слишком рано начинаете атаку? — Сандра посмотрела на кулаки, стиснутые с такой силой, что побелели косточки.
Он отрицательно покачал головой.
— Завтра мы встретимся тут же и я научу вас это делать… Признайтесь, Фея, вам не приходилось отвоевывать права собственности кулаками?
Они стали встречаться каждый день у балюстрады, открывающей вид на Гриндельвальд. Такого рода долгие и откровенные беседы завязываются, как правило, у случайных попутчиков. которым предстоит навсегда расстаться на ближайшей остановке. Они пользовались придуманными в первую встречу шутливыми именами, но доверили друг другу очень многое из того, что не отважились бы поведать и самому близкому человеку.
Считавшая себя скрытной и замкнутой, Сандра неожиданно разоткровенничалась.
— Меня тянет исповедоваться в вашем обществе. Наверно, оттого, что я не вижу лица, зову вас цирковой кличкой и воображаю себя Феей… И ещё потому, что мы больше никогда не увидимся и разлетимся в свои. такие разные, такие несоприкасающиеся жизни…
Он не ответил, задумчиво глядя в даль, туда, где в голубоватой дымке воображения виднелся дом Сандры — респектабельный, тихий, ухоженный. С преданной старомодной прислугой, тяжелыми шторами на высоких окнах, запахом левкоев из сада и сердечных капель из спальни матери. По мягким коврам и блестящему паркету бесшумно движется кресло Сандры, разносятся в сумрачных комнатах печальные звуки фортепиано… Размеренно и сонно течет время для двух живущих здесь женщин… Проходит лето, осень, зима, — бледное худое лицо Сандры постепенно увядает и однажды она видит в зеркале сморщенную старуху, даже не пугаясь её, и не жалея о том, что тонкие высохшие губы ни разу не обжег поцелуй…
— Я никогда не считала себя красоткой, но в школе были и пострашнее меня… Во всяком случае, комплексами я не страдала и мечтала о любви, как любая девчонка… Вы не поверите, но у меня даже был поклонник — один из самых симпатичных ребят в нашей школе — отличник, заводила, спортсмен… Мы ездили по окрестностям на велосипедах и однажды… Ну, мы случайно потерялись, отстали от компании. Это произошло в начале лета. Все цвело и благоухало, трещали кузнечики. Я налетела на камень, упала и ободрала колено. Арни вначале пытался зализать мою ссадину, а потом повалил меня в траву и я почувствовала его губы вот здесь, у щеки… Я так испугалась, рванулась… Наверно, потому, что очень ждала поцелуя… Если бы вы знали, сколько раз я потом жалела об этом. Откуда мне было знать, что больше никто не посягнет на мою невинность… Это в смысле поцелуя, конечно. — Сандра почувствовала. как запылали её щеки. — Собственно, это было где-то в другой жизни, до того, как произошла катастрофа…
— Вам жутко идет румянец, Фея! Хотите, я сорву повязку и мы навсегда покончим с историей о несостоявшемся поцелуе?
— Вы мужественный человек, Немо. Но все же, побережем вашу челюсть… А вот через десять дней…
— Через девять. Мне снимут бинты и вы в ужасе будете скрываться от меня в дебрях этого сада. — Усмехнулся он, но Сандра уже знала, что тема уродства не так уж безразлична для её собеседника…
…Однажды, когда они мирно беседовали после ужина, на площадке появилась стройная брюнетка в сопровождении медсестры.
— Это ваш муж, мадам. — Указала монахиня на застывшую в кресле загипсованную фигуру.
— Боже! Что они с тобой сделали, дорогой! — Воскликнула женщина, бросаясь на колени у кресла больного. Сандру она, казалось, не заметила, и та поспешила скрыться в аллее, унося с собой поразивший её образ…